Люди обладают уникальной способностью находить себе все новые и новые оправдания по мере своего продвижения вперед. (Койот опять подмигивает.)
В «Галапагосе» Курт Воннегут смотрит на наш мир из отдаленного от нас на миллион лет будущего. С этой позиции становится ясно, что наш мозг в настоящее время работает далеко не лучшим образом.
Извинения за оплошности мозга были в те далекие годы связующим элементом всех разговоров: «Извиняюсь», «Прошу прощения», «Надеюсь, что я вас не обидел», «Не могу поверить, что я это сделал», «Это произошло так внезапно, что я даже не успел подумать», «Со мной этого больше не случится», «Я это себе никогда не прощу», «Я не знал, что это может вас задеть» и т. д. и т. д.
Быть может, когда–нибудь эволюция мозга позволит нам прийти к какому–то иному типу осознания, что даст нам возможность действовать свободно, а не просто реагировать на происходящее. Возможно, нам необходимо стать сознательными в каком–то более глубоком смысле этого слова. Только тогда мы сможем стать свободными. Вот что говорит по этому поводу поэт Роберт Блай:
Мозг рептилии изобрел танк, который и двигается–то как рептилия «Святой» — это тот, кто сумел «выселиться» из мозга рептилии и мозга млекопитающего и живет главным образом в новом мозге.
Кроме того, психологи утверждают, что наша индивидуальная свобода полностью обусловлена тем воспитанием, которое мы получили в раннем детстве. Младенцами мы «проглатываем» своих родителей и затем тратим большую часть жизни на то, чтобы их «переварить». Мы поглощаем родителей целиком: начиная с их генов и кончая их суждениями. Мы поглощаем их ценности, их страхи, их настроения, их мировоззрение. [180]
Даже если мы и бунтуем против своих родителей, именно они обусловливают форму этого бунта. Их голоса постоянно звучат эхом внутри нас. Мы никогда не покидаем родной дом.
Человек никогда не бывает самим собой — он всегда носит маску; человек никогда не владеет собственной личностью — он всегда изображает кого–то другого, повелевающего им. И этот другой — всегда его предок… Норман О. Браун
Чего я хочу более всего, так это выпрыгнуть из своей личности, а затем посмотреть со стороны на этот прыжок. Я прожил слишком долго там, где меня можно достать Руми
Психологи уверяют, что нас держит в оковах та личность, которая почти полностью сформировалась в наши первые годы жизни, задолго до того, как мы могли решить, кем нам хочется быть.
На фоне высокого мнения человечества о самом себе позиция Фрейда может показаться особенно унизительной для нас — что мы собой представляем, в значительной степени зависит от того, как нас приучали к горшку. Способны ли мы хоть в какой–то степени избавиться от укоренившихся в нас с ранних лет представлений о мире, часто столь ошибочных?
Как же много нитей привязывает нас к прошлому, к другим людям, к обществу; сколько же существует разных точек зрения на жизнь, и как много придумано противоречивых способов высвободиться из–под гнета предрассудков! Тома были написаны о том, как нас программируют, чтобы мы соответствовали общепринятым моделям общества, в котором мы живем. Даже то, что мы носимся со своей «свободой» и «индивидуальностью», может быть всего лишь следствием наших представлений о жизненных ценностях. Несколько лет назад антропологи–геологи со — [181] общили нам о гипотезе «географического детерминизма», согласно которой наше восприятие реальности формируется, по крайней мере частично, горами или равнинами, которые нас окружают.
Космические, геологические, биологические, психологические, культурные, политические факторы — все они формируют нас. И мы еще не упоминали о возможном влиянии прошлых жизней на нашу нынешнюю жизнь. По представлениям многих восточных школ философии, именно наши прошлые жизни определяют то, каковы мы сегодня. Так отчего же мы так уверовали в то, что являемся свободными и независимыми личностями, которые сами формируют свою судьбу и управляют собой? Способны ли мы доказать, что хоть в какой–то степени обладаем индивидуальной автономией или личной свободой? Наш даосский мудрец предлагает парадоксальный ответ, цитируя своего любимого Чжуан–цзы:
Пусть же ваше сознание бродит в простоте, слейте свой дух с просторами, двигайтесь вместе с вещами, такими, какие они есть, и не оставляйте места для собственных взглядов — тогда мир будет в надежных руках.
Большинство участников нашей группы заинтересовалось этой темой, касающейся человеческой свободы. Клоуны высовывают языки и начинают давать друг другу тычки, пытаясь доказать, что они вольны делать, что хотят. Один из философов замечает, что это их обычное поведение и поэтому оно предсказуемо. Во время этой потасовки дзэнский учитель случайно получает затрещину; он заявляет, что продемонстрирует свою свободу тем, что не будет реагировать на удар. В ответ этот мудрец получает еще один удар, нанесенный на этот раз вполне намеренно. Тем временем художник, жаждущий увидеть новые пейзажи и виды, замечает, что мы ходим по кругу и не можем ни к чему прийти.
Даосский мудрец говорит: «Мы не можем ни к чему прийти прежде всего потому, что полагаем, что мы куда–то идем». Услышав это, клоун ехидно спрашивает: «Но если [182] мы никуда не идем, тогда как мы здесь оказались?» На вопрос клоуна все отвечают дружным смехом.
Жизнь — слишком сложная штука, чтобы о ней разговаривать серьезно.
Оскар Уайльд
Зачем мы здесь?
Смысл жизни в том, что она имеет свой конец.
Франц Кафка
Современная мудрость гласит: «Жизнь — дрянь, и кончается она могилой». Эти слова могли бы стать первой строчкой двустишия, завершающегося такой строкой: «А почему, никто не знает». В чем же все–таки смысл жизни, которую мы должны прожить?
Многим людям трудно, если не невозможно, жить с этой экзистенциальной неопределенностью. Знание — это наш механизм выживания, и мы каждым своим нервом, всей своей биологической организацией жаждем понять, что с нами происходит. Нам нужна определенность, особенно в отношении смысла жизни, и если мы не сможем найти ее в знаниях, тогда многие из нас отдадутся слепой вере. В своей книге «В ожидании Годо» Сэмюэл Беккет совершенно определенно заявляет, что вера может быть только слепой.
Владимир: Что мы делаем здесь, вот в чем вопрос. И для нас будет подлинным благословением, если удастся найти ответ. Среди этого полнейшего смятения ясно лишь одно — мы ждем прихода Годо…
Мы не можем примириться с тем, что жизнь — это не более чем миг между рождением и смертью. Это было бы абсурдом! В нашем существовании, в наших страданиях должна заключаться какая–то значимая цель, и если Вселенная не раскроет ее нам, то нам придется придумать что–то самим. Окунуться в половодье богов и религий. [183]
Еще в самом начале нашей эпохи атеизма многие боги древности были заменены идеологиями, «измами», национальными интересами, а то и просто стилем жизни. Если мы не можем обнаружить какой–то высший смысл нашего существования, мы ставим перед собою некие приземленные цели, стремление к которым может дать нам временное удовлетворение, — утопическое будущее, «свободу», «прогресс», «воспитание детей» или одно сплошное наслаждение. Кто–то может принять и точку зрения Джозефа Кэмпбелла:
Я не верю, что у жизни есть какая–то цель. Жизнь — это море протоплазмы, стремящейся себя воспроизвести и продлить свое существование.
Возможно, только это от нас и требуется: «Двигаться вперед и умножать себе подобных». Просто быть и порождать, быть и порождать, быть и порождать, пока какая–нибудь космическая катастрофа не положит всему этому конец.
Или, может быть, все–таки существует некая великая истина, ради которой мы живем или должны жить, и мы просто еще не можем ее постичь. В один прекрасный день мы вдруг выясним, что оказались здесь для того, чтобы создать баскетбольную команду для участия в межгалактическом турнире или же послужить носителями микробов, которые–то и являются подлинными Божьими избранниками.
Или, может быть, мы — часть устроенного кем–то эксперимента, цель которого — определить, в состоянии мы или нет разобраться, зачем мы здесь. Возможно, весь смысл этого чудовищного эксперимента в том, чтобы вызвать у нас состояние растерянности, подобное тому, которое испытывают крысы, оказавшиеся в лабиринте.
Верующий счастлив, сомневающийся мудр. Греческая пословица
